Проповедь протоиерея Андрея Ткачева

в день Собора новомучеников и исповедников Русской Церкви

Кто из вас не был в Бутово, братья сестры, надо найти время поехать, обязательно. Там, в Бутово, где машина с надписью «Хлеб» возила каждый день несколько рейсов людей и люди знали, что это не хлеб и убегали от этой машины. Машина с хлебом казалась людям страшной, потому что на ней возили людей и расстреливали. Возили - расстреливали, возили - расстреливали. Нужно, чтобы по всей земле нашей огромной, чтобы жители Магадана знали где магаданские мученики. Бухта радости, куда мученников привозили на баржах, выгружали этих доходяг. Где еще, на Соловках. Там монахи знают и это известный факт, что тяжело огород вскопать, потому что натыкаешься на кости. Кости кругом. Это дело не есть неожиданное. Для грешника все неожиданно, а для того, кто хочет с Богом жить, для него все предсказано, и он предчувствует этого. Не скажу, что не боится человек и не страдает. Страдает и боится, но все равно все-таки знает, что его ждет.

Преблаженная Ксения Петербургская, память которой мы совершим завтра даст Бог, жила в 18 веке. Она ходила по кладбищу Смоленскому и говорила: «Как много крови! Кровь! Кровь! Много крови!» Кровь она видела до этих всех страданий, до этих всех гонений, еще было много-много лет, больше столетия, почти два. Она видела эту кровь заранее. Так оно и есть. Много крови было пролито. Грехи никуда не исчезают, если не смываются покаянием. Если грех закрыт милостынями, смыт слезами и выплакан перед Богом вздохами и коленопреклонениями, он истребляется. Господь имеет власть нарицать несущее яко сущее и наоборот, то есть, то чего не было Бог может создать, а то что есть, он может уничтожить так, что и память о нем забудется. Поэтому надо серьезно к грехам относиться. Они за нами ходят и еще лукавый с них проценты собирает. Вся греховная база человека не оплаканная, не отмоленная, не перекрытая добрыми делами - это некий капитал. Зой капитал. Черный капитал. Представьте себе, что вы попали в долг, серьезный долг. И заимодавец ваше тело долго держит у себя в руках еще и проценты начисляет с него. И нарастают проценты, капают каждый день с тех грехов, которые не оплаканные. Так было в нашей стране. Мы русские, мы слишком склонны к шапкозакидательству, к уверенности в том, что людей не жалко, бабы новых нарожают. Это плохо. Вот мы копили свои грехи долго, очень долго копили свои грехи. Наверное от смутного времени лет 300 копили. От смутного времени Первого до смутного времени последнего. И потом, когда накопили, оно бахнуло и до сих пор никто не понял, что это такое было, если честно. Но есть большой вопрос, как это в такой православной стране возникло такое большое количество убийц, шакалов, иуд, злодеев и кровопийц. С другой стороны, церковь вывела из себя огромное количество исповедников, мучеников и страдальцев. И я бы хотел, чтобы каждый из вас для себя сделал ощутимыми и значимыми имена тех, кто умер в нашей стране за имя Иисуса Христа в последнее столетие.

Должен вам сказать, что хорошо это или плохо, заслуженно нами, не заслуженно, но так или иначе, от Сахалина, Камчатки и Владивостока до Калининграда и западных пределов, до царства польского, от земли Франца Иосифа до южных степей Казахстана, земля полита кровью святых новомучеников и исповедников во имя Иисуса Христа. За эту кровь, за это страдание, за эти лагерные муки, за это умирание от голода и непосильного труда, за эти психбольницы, за это лишение отечества насильное, за эту жизнь в ссылках и лагерях. По 30-40 лет святые люди проживали в лагерях, по 30-40 лет не ели хлеба с маслом, не видели родных в лицо, запрещена была переписка, спали на досках с зэчьём, ворьём, с блатными, жили в этой густой атмосфере мата, курева, нечестия. Никто из них, между прочим, не повесился. Не было у них афганского синдрома - чтобы потом вернулся с войны, начал ширятся, бухать, повесился от скорби. Не было. Люди такую жуть прошли! Не было соловецкого синдрома кто Соловки прожил, нет синдрома у тех, кто прожил через карЛАГ, балтЛАГ, какой-то еще ЛАГ, все эти ГУЛАГи. Нет гулаговского синдрома, нет. Есть у американцев вьетнамский синдром, есть у наших позднеперестроечных афганский синдром, а гулагского синдрома нет. Никто не вешался. Они себе хлеба паечку, которая уже на гражданке, резали на сухарики, сушили, чаёк пили, книжки читали, некоторые еще и много великих дел сделали, некоторые еще и в науку вернулись и епископские кафедры занимали. Это все было недавно. Ныне здравствующие, правда довольно уже пожилые протоиереи рассказывали, как они служили, например, в Елоховском соборе, который был кафедральным собором в те годы. Как приходили владыки в фуфайках, в башмаках из кирзы тяжелых, килограмма по четыре каждый, худые, все безбородые, глаза ввалились. Приходит такой доходяга, бомж и говорит: «Простите, можно мне зайти просфорочку взять, я митрополит такой-то». Их бабки гнали, говорят: «Пошел отсюда. Какой ты митрополит». Потом священники слышали, бежать «Ой, Владыка, идите, Владыка, благословите». Эти Владыки несчастные! Потом их чуть-чуть откармливали, потом они облачались, служили, а башмаки свои лагерные не снимали. Такие Владыки всю жизнь жили в ожидании, что их сейчас заберут. Они службу служат, Херувимскую поют, как бы, а все время думают: «Сейчас отслужу и меня заберут». Ему говорят: «Владыка, давайте мы вам туфли купим». Отвечает: «Сынок, ты мне купишь хорошие туфли, а если меня заберут сейчас. У меня зэки их снимут, а мои шкары лагерные никому не нужны». Так они в этих шкарах лагерных служили долгие годы. А как они рассказывали о том, что они не могли наслужиться службами. «Дайте мне панихиду попеть. Дайте мне молебен отслужить. Дайте покрестить малыша. Дайте повенчаю. Дайте отпою. Дайте вечернюю послужу. Дайте молебен возглавлю». Они, лишённые богослужения в этих лагерях, возвращались с такой великой жаждой службы. Как один архиерей святой говорил: «Боже! А ведь я согрешил пред тобой. Ведь я думал, что церковь погибла до конца. Еще недавно в лагере, пару лет назад я думал, что церкви больше не будет, и что Руси Святой больше не будет, и все погибло до конца. А вот я теперь стою в храме и пою службу Божию, полиелей служим. А церковь же есть, а я согрешил, Господи, пред тобою».

Это целая эпоха, она настолько близкая, что вы можете взять за руку меня, а я могу взять за руку тех старых священников, которые видели тех великих архиереев, которые не снимали себя этих кирзовых ботинок, то есть на расстоянии трёх рукопожатий. Это всё очень близко к нам. Только я должен сказать, что люди - свиньи. Они очень быстро забывают всё. Уже сегодня все забыли про то, что еще вчера за веру во Христа ты бы мог получить пулю в лоб прямо посреди службы. Или могли бы так латыши, или там какие-то китайские коммунисты, или наши сволочи, наши вчерашние прихожане, могли прийти со звездой на лбу и тебя вытащить за шиворот прям из храма, и даже далеко не тащить, чтобы не потеть, прямо на паперти тебя расстрелять как собаку. Это вчера было. Все забыли про это. Сегодня память о мучениях есть не во всех наших церквях. Многие опять начали распухать, раздобревать, командовать, пять пальчиков указательных, мы великие, мы мудрые, мы академики, у нас там значочек академический висит, мы там работы писали, мы поймали Господа за бороду. Дули с маком! Ничего подобного! Гонения всегда на пороге. Мы забыли. Мы не то что не узнали про мучения, мы не то, что не оценили их, мы даже очень быстро забыли и сделали вид, что ничего не было. Ничего не было! Как это было, например, вот во Франции. Там интересная история. За Христа поубивали великое множество священников. Например, там разослали циркуляр по всем монастырям - всем монахам выйти из монастырей, ибо прежняя королевское темное время держало вас в тупости, в забитости, в послушании, ложном всяком учении, а мы объявляем вам свободу. А монахи писали им «если где-нибудь есть на земле свобода, то она есть у нас, в нашей бенедиктинских, наших францисканских стенах, ибо мы добровольно здесь находимся и любим друг друга и молимся Господу и другой свободы нам не нужно». За это приходили карательные отряды, вытаскивали их и рубили в куски, как наших потом. Ибо Французская революция и русская революция - это близнецы братья. Наши революционеры, например Бухарин, говорили, что мы великие ученики великой французской революции, и там тоже было много мучеников. Например, компьенские мученицы. Самой старшей лет 90, а самой младшей 16 или 17. Гильотинировали одну за одной. А как духовники их готовили к смерти? Дочь моя, ты идешь по лестнице на гильотину, тебе больно? Нет. Ты кладешь голову на желоб, тебе больно? Нет. Ты молишься Божией Матери, молишься Иисусу Христу, тебе больно? Нет. Секунда и твоей головы нет, твоя душа в раю. Не бойся, дочка, иди, иди. И они пошли одна за другой, 10, 20, 30, 40 их было тысячи. Но у Франции нет праздника новомучеников. Почему? Потому что потом у них Марсельеза стала национальным гимном и считается что все что было - все было хорошо. А у нас, при всем том, что многие люди считают, что все, что было при Союзе, было прямо все хорошо, Божья рука нам выдвинула такую великую тему - не всё хорошо было. Не всё! Когда была победа великая, было хорошо. Да, при Брежневе было уже много хорошо, там, где-то еще тоже было хорошо. А вот это было нехорошо. И мы это нехорошо так и забрали отдельно, и там нашли для себя сотни тысяч святых людей, и это действительно великая вещь, потому что ради крови пролитой новомучениками русскими от Камчатки до Калининграда и до границы царства польского, вся эта кровь сделает одно великое дело. Благодаря этой крови, этому страданию сотен тысяч невинных душ русская земля до страшного суда будет оплотом веры, покаяния и проповеди Евангелия для всех народов мира.

2023 г.